23 июня 1983 года LAIBACH, одетые в военную униформу, дали интервью в словенском культурно-политическом шоу "TV Tednik" ("Телевизионный еженедельник"). Ведущим и режиссёром этого шоу был Юре Пенгов (который работал на телевидении вплоть до своей смерти в 2013 году, принимая участие в международных журналистских репортажах). Это интервью стало одной из главных причин, по которой группа была запрещена. 15 лет спустя это же самое интервью было показано на выставке в Современной галерее Любляны как один из замечательных примеров культуры выступлений.
Зрителю стоит обратить внимание на "провокативную" манеру Laibach давать интервью. Группа ведет себя как политики, причем их выступление воинственно, но не экстатично. Laibach ведут себя спокойно и сдержанно. Форма Laibach берет начало в оригинальной словенской униформе. Жестко и четко излагая свои мысли, Laibach нервирует публику и лично господина Пенгова своей спокойной манерой вести диалог, будто журналист Пенгов приехал в горячую точку и берет интервью в Штабе у военного командования. Тогдашняя Югославия, уже три года как лишившаяся такого, без сомнения, мужественного человека как Тито, испытавала внутренний дискомфорт из-за потери "сильной руки", объеднявшей Югославию. Только такой противоречивый персонаж как Тито мог руководить таким противоречивым государством как Югославия.
Laibach и Neue Slowenische Kunst, используя художественный опыт русского авангарда и других авангардистских и футуристских движений, развили этот опыт и дали оному название "ретро-авангард". Laibach нашли отражение своего творчества в политике Тито, а политическую ситуацию Югославии - в своем творчестве. Laibach продолжили осуществлять политику Тито в музыкальном исследовании взаимосвязи Искусства и Политики. Само Противоречие Laibach взяли за парадигму отношения к самой Жизни. Впервые появившись на широкой публике Laibach заявили о противоречивой роли Государства, в котором только и возможны противоречия человеческие. Югославская власть посчитала Laibach опасными для югославского общества, потому что сами они не видели противоречия в югославском государственном образовании. 25 июня 1991 года Словения объявила о своей независимости.
Slovenska Zena: Возможно ли, чтобы кто-нибудь позволил в Любляне, первом городе-герое Югославии, молодежной группе носить имя, стремящееся напомнить силой и памятью о горьком Лайбах?
Laibach: Имя выражает материализацию Идеи на уровне энигматического когнитивного символа. Название Лайбах впервые появилось в 1144 году как изначальное название Любляны, города "у ручья" (Bach) и "болота" (Laibach). Оно появляется вновь во время господства Австро-Венгерской монархии, на сей раз как альтернатива уже существующей словенской версии. Лайбах снова появляется и в 1943 году после капитуляции Италии во Второй мировой войне, когда город оказался во власти немцев. В этот период нацисты и Belogardisti (Белая Гвардия) арестовывали, пытали и убивали тех граждан Любляны, кто не верил в победу Третьего рейха. В 1980 году с появлением молодёжной культурной группы, название Лайбах появилось в четвёртый раз, указывая на определённые возможности для формирования политизированного (системно-идеологического) искусства, как следствие влияния политики и идеологии. В этом смысле название суммирует ужас коммуникации между тоталитаризмом и отчуждением, вызванным производством в форме рабства.
Пенгов: Всю историю название Лайбах относилось к чему-то не-словенскому. Вы также носите символику, напоминающую нацизм...
Laibach: В своей работе Laibach в основном используют средства манипуляции провокационного характера и репрессивной власти информации. В первую очередь это средства, пригодные для коллективного потребления, с которыми сталкиваются массы, не хотящие мыслить критически, такие как фильм (как наиболее мощное оружие в долгосрочной и постоянной перспективе влияния на дух). Сюда же мы включаем другие инструменты стратегии пропаганды, которые, в первую очередь, действуют на эмоциональной основе: массовые сборы под открытым небом (рок-концерты), речь (риторическая работа перед микрофоном и камерой), униформа (военные традиции), плакаты и листовки.
В меньшей и косвенной степени мы также используем средства, которые не подходят для коллективного потребления и адресованные к критическому уму читателя, требующие рационально-дускурсивной линии мысли (газеты, журналы, публицистика, литература...).
Пенгов: Я должен сказать, что не могу избавиться от впечатления, что вы напоминаете Гитлерюгенд. Это только провокация или вы несете более опасные бациллы нацистской идеологии? Может ли ваша идея быть названа Наци-панк?Laibach: И искусство Третьего Рейха и искусство соцреализма стремились к совершенству в рамках новых государственных идеологий в старой классицистской форме человека, базирующейся на принципах гуманистических идеалов. Laibach анализирует отношения между идеологией и культурой на последней стадии, воплощённой в искусстве. Laibach показывает и выражает связь политики и идеологии с индустриальным производством и непреодолимую пропасть между этой связью и духом. Для обозначения этого дисбаланса, Laibach использует все выражение истории. Laibach занимается провокацией мятежного состояния отчуждённого сознания, и объединяет воинов и оппонентов в экспрессии крика статичного тоталитаризма.
Пенгов: Хорошо, значит провокация. Вы знаете как местные словенцы в Австрии боролись за каждое словенское слово, за каждый словенский указатель, и что делали фашисты со словенцами в Триесте? Что вы на это скажите?
Laibach: Laibach интересуют отношения между искусством и идеологией, которые напряжены, дисгармоничны и сублимированы в выразительных чувствах. Тем самым, идейно-систематическая дискурсивность исключается. Наша деятельность выходит за рамки конкретного взаимодействия и мы абсолютно не политическая группа. Следовательно, актуальные политические проблемы в этом смысле нас не интересуют.
Пенгов: А почему вы зачитываете ответы на все вопросы?
Laibach: Такая форма интервью – рубеж понимания, на котором субъект не допускается до притворного невежества и коммуникации через некоммуникацию. Путь его формирования одновременно также является процессом постоянного подавления лингвистических моделей и, следовательно, также и создающих их субъектов. Такая форма сокращает до минимума возможность индивидуальных влияний на структуру самого выражения; это диктуется тоталитарной структурой и понимается как право на непонятность. Следовательно, Laibach постоянно низводит всякую коммуникацию до уровня слова, превращая её в идеологическую фразеологию.
Пенгов: Вы можете рассказать нам что-нибудь о себе? Например, кто вы, каковы ваши профессиональные занятия, сколько вам лет? Все ли вы здесь или вас больше?
Laibach:
Мы – дети духа и братья силы,
Чьи обещания не выполнены.
Мы – чёрные фантомы этого мира,
Мы воспеваем безумный образ горя.
Мы – Первое Телевизионное Поколение.
Пенгов: Откуда это?
Laibach: Это из Апологии Laibach.
Пенгов: Вы были сформированы три года назад в шахтерском районе Трбовлье.
Laibach: Формирование группы тесно связано с ростом современного сознания и новыми социально-экономическими отношениями, функция и значение которых полностью обнажены именно в Трбовлье, городе с богатой революционной и индустриальной традицией. Создание коммунистической партии "Коммуны Трбовлье", крупнейшая забастовка шахтёров, фашистское движение "Orjuna", трагические шахтерские голодовки, невыносимые условия труда, бедность, гонения на рабочих, высокий уровень безработицы и нерушимый революционный дух составляли жизнь предвоенного Трбовлье. Сегодня эти шахтёрские районы меняют свой облик. Современный индустриальный рабочий живёт среди фабрик и шахт, не прикованный больше к своей связанной с горой долиной. Он стал работающим, социалистическим человеком с естественным инстинктом и чувством классовости. Немногие города демонстрируют такие большие противоречия между старым и новым как Трбовлье. Этот город нас выковал и мы продолжим его революционную традицию.
Пенгов: А эти шахтеры и рабочие тоже гордятся вами? Они поддержали вас, когда полиция начала вами интересоваться?
Laibach: Акция в Трбовлье в 1980 году была задумана как испытание бдительности и эффективности органов государственной безопасности, как проект, который должен был прочувствовать позитивное сознание и механизм защиты Красных Районов от вторжения подрывных элементов другой культуры. Таким образом, акция удалась полностью, так как была запрещена в самой своей концепции. Рабочие действовали в соответствии с полицейско-правовым регулированием и подтвердили высокую степень позитивного сознания.
Пенгов: Вы приняли на себя роль "социально-опасного элемента номер один". У вас много последователей?
Laibach: Искусство – это благородная миссия, которая нуждается в фанатизме, а LAIBACH – это организм, цели которого, жизнь и методы выше – по их силе и продолжительности – чем цели, жизни и методы его индивидуальных членов.
Пенгов: Но вы не боитесь, что кто-нибудь захочет вас избить после всего этого?
Laibach: Искусство – это благородная миссия, которая нуждается в фанатизме.
Пенгов: Последнюю успешную провокацию вы устроили в Загребе... (В эфир идет запись концерта). Да, мы посмотрим запись. Отмечу, что Исполнительный Совет Биеннале написал, что вы миновали соглашения на этом шоу, и мы видим отредактированное видео, с вырезанным непристойным содержанием. Пусть публика сама догадывается. (Идет запись с концерта в Загребе).
При всем этом обожании тоталитаризма, поклонению государству, нацизму, сталинизму, иерархии, манипуляции массами, каково ваше мнение о блестящей идее Эдварда Карделя* о том, что ни Государство, ни Система, ни Партия не могут принести счастье человеку, что каждый создаёт свою собственную судьбу?
*[Эдвард Кардель - ближайший соратник Йосипа Броз Тито, высокопоставленный партийный политик и ведущий защитник популярной в рабочей среде, но крайне неэффективной организационной системы "самоуправления".]
Laibach: Ни Государство, ни Партия, ни Бог, ни Сатана. Счастье заключается в полном отрицании какой-либо человеческой индивидуальности и находится в людях, сознательно отказывающихся от своих личных вкусов, верований, суждений. Счастье – это свободная деперсонализация, способность приносить жертвы, отождествлять себя с некой высшей системой, с массами, коллективом, идеологией.
Пенгов: Не потому ли это обезличенное отчуждение от людей и бытовые проблемы людей вокруг нас привели к самоубийствву одного членов вашей группы?
Laibach: Искусство – это благородная миссия, которая нуждается в фанатизме, а Laibach – это организм, цели которого, жизнь и методы выше – по их силе и продолжительности – чем цели, жизни и методы его индивидуальных членов.
Пенгов: Кто для вас является образцами для подражания; откуда вы черпаете свои идеи? Конечно, вы не будете утверждать, что ваши идеи оригинальны?
Laibach: Оригинальность – иллюзия фальшивых революционеров. Нашим основным вдохновением, образцами для подражания, которые по форме являются не моделями, а материалом для манипуляции Laibach, остаётся индустриальное производство, Nazi-Kunst, тоталитаризм, бруитизм, и, конечно же, диско.
Пенгов: До сих пор вы распространяли вашу идеологию, вашу идеологическую провокацию в письменной форме и на редких публичных выступлениях. Тяжело ли вам далось решение познакомить с вашей идеологией полмиллиона простых граждан посредством появления на словенском телевидении?
Laibach: Телевидение, в рамках индустрии сознания (в дополнение к школьной системе), является ведущим создателем процессов единообразного мышления. Телевизионная программа по своей сути централизована одним передатчиком и массой приёмников / потребителей, в то время как коммуникация между ними повреждена. Laibach осведомлены о манипулятивных способностях современных инструментов СМИ (и системе, которая их соединяет), так что полностью использует репрессивную силу медиа пространства в своей пропаганде. В данном случает инструментом является экран.
Пенгов: Если я правильно вас понимаю, вы используете телевидение для вызова; хорошо, мы тоже, и я надеюсь, что это шоу, наконец, заставит людей отреагировать и остановит прямо здесь, в центре Любляны, эти опасные идеи и вселяющие ужас поступки.
