С НОВЫМ ГОДОМ!

Главный праздник советского человека был и остаётся Новый год. Понятно почему: он не имеет отношения к идеологии, к «7 ноября» и «1 мая», от него не коробило тех, кто держал фигу в кармане, да и блюстители идеологической чистоты могли расслабиться заодно с простыми «хомячками» под бой курантов. С другой стороны, Новый год как бы намекал на некоторое обновление, на брезжащую надежду, что завтра всё может быть по-иному, то есть в этом празднике, помимо его политической «обнулённости», была и чисто человеческая, где-то даже «гуманистическая» составляющая. Но вообще-то говоря, Новый год — это праздник Времени. Времени в чистом виде.

Раньше, в традиционном обществе, счёт годов маркировался в тех цивилизациях, которые исповедовали культ солнца и космические сезоны, теми или иными астрологическими событиями. Наиболее известным до сих пор является «Навруз» — начало нового года, совпадающее с весенним равноденствием.

В либеральном посттрадиционном обществе даже такие «космистские» намёки и смыслы убраны: новый год, который наступает в ночь с 31-го декабря на 1-е января, не связан абсолютно ни с чем — ни с мифологическими фигурами культурных героев, ни с космическими событиями... Как есть чистое время!

Однако для мусульманина это отнюдь не безобидная нейтральная вещь. «Время» — это другое название рока, слепой и беспощадной силы, которая ходит по кругу, ничтожа всё сущее. В Коране эта сила называется «дахр» и бедуины, отвергая обращённый к ним призыв единобожия, заявляют: «Мы живём и мы умираем, и убивает нас только время (дахр)».

Культ времени существовал в древнем доисламском Иране. Имя этого «бога» — Зерван, откуда название древнейшей религии ариев — «зерванизм». Древним грекам тот же «бог» был известен как Отец-время, Кронос, он же Сатурн римлян. Уран-небо и Кронос-время у греков разделены на два разных эона, следующих один за другим. У иранцев время и небо совпадали, отсюда выражение «чархи-фаляк» — «колесо рока» или вечно вращающееся небо, которое как кукловод поднимает из шкатулки марионеток и снова сбрасывает их, стуча костями, на дно, когда они отыграют свою роль.

Этот зороастрийский образ с замечательной художественной силой использовал в одном из своих рубаи Омар Хайям — в целом, вполне ортодоксальный шафиитский мулла. У обычного круга 360 градусов, а у круга, который описывается вращающимся небом — 365 дней-стоянок. Согласно зороастрийской доктрине, каждый день есть особая самостоятельная сущность, имеющая своего ангела. Строго говоря, зороастриец может праздновать каждый день в году, воздавая почести ангелу этого дня. Но если говорить серьёзно, временная ангелология из зороастризма целиком перешла в христианство, и новорожденных там называют в честь ангелов того дня, в котором они родились, хотя роль этих «ангелов» играют персонажи религиозной истории — святые. Само слово «святой» имеет индоевропейский корень и также является ключевым термином зороастризма и манихейства — «свента». Свента-Манью — это Святой дух, Спаситель, обычно изображаемый в виде белого голубя — одно из лиц зороастрийской троицы, состоящей кроме него из бога-отца Зервана и бога-сына Ахура-Мазды, которого европейцы знают под именем Ормузд. Кстати, одна из его манифестаций — Митра, имеет при рождении человеком свой «день ангела» — 25 декабря. На митраистских иконах он изображался юношей-пастухом с агнцем на плече (то есть возвращающим заблудшую овцу в стадо). Иначе говоря, и эта дата заимствована христианами и приписана рождению нашего Пророка Исы (да благословит его Аллах), потому что у евреев был, естественно, лунный календарь и даты по солнечному календарю там просто не фигурировали.

Походя отметим, что иудеи как единобожники вообще не отмечали дней рождения — это строго иранская традиция.
Итак, Новый год — это праздник времени-дахр, которому поклоняются полностью освобождённые от даже намёка на сакральный смысл «духовные» потомки бедуинов (со времён ниспослания Милосердного Корана, «бедуины» стали синонимом и олицетворением религиозной тупости и животного цинизма. Аллах (свят Он и велик) говорит о них в своей книге, что они хуже животных).

Что же касается «фраварти» или ангела, относящегося к первому января, дню, когда ничего не происходит, потому что все адепты этого ритуала находятся в тяжёлом похмелье — это ангел обманутых надежд и горького сокрушения. Ибо каждый очередной год, с которым и советская «ботва», и их «отцы-командиры» связывали свои робкие ожидания, оказывался если и не безусловно хуже, чем предыдущий, то по-своему не менее ужасный. Были, конечно, веховые годы в истории профанизма, победившего на одной шестой, но каждая такая веха вбита в целое озеро крови. Следует признать, что переход с 31 декабря на 1 января — одна из самых зловещих из регулярно повторяющихся дат в истории человечества.

Разумеется, то, что является бедствием для обитателей Содома и Гоморры, то с точки зрения праведного Лота — лишь постигшая этих мерзавцев участь. Будем же с Лотом, братья, а не с его некстати оглядывающейся женой: будем смотреть только вперёд, полагаясь на провидение Божие. И на Всевышнего мы уповаем.

Гейдар Джемаль

АПОЛОГИЯ ГИНЕКОКРАТИИ

– И ты начал ее посвящение и бессилен продолжать. Я это знаю. Ты мог наполнить ее сон чудными видениями, ты вызвал лучших сынов воздуха и приказал им убаюкивать ее сон, но ее душа не слушает их, она возвращается на землю и уклоняется от их влияния. Почему? Слепец, разве ты не видишь? Потому что в ее душе все любовь. Нет никакой соединяющей страсти, которая привязывала бы ее к мирам, с которыми ты хочешь познакомить ее с помощью твоих таинственных чар. Эти вещи привлекательны только для ума. Что имеют они общего с земной страстью, с надеждой, которая сама поднимается к небу?

Эдвард Бульвер-Литтон, "Занони".

Живем ли мы в гинекократическом обществе? Такой вопрос задал Юлиус Эвола в 1936 году на страницах итальянского журнала. Эволу вдохновила на написание буря, пронесшаяся по интеллектуальной Европе с осмыслением наследия швейцарского ученого Иоганна Якоба Бахофена. Тезисы, которые сформулировал Бахофен, исходя из многолетнего и усердного изучения мифологии и религии древних народов не смогли оставить в стороне "последнего рыцаря Европы".

Бахофен устанавливает изначальное существование матриархата: в "золотом веке" половые связи были не ограниченны, установление отцовства было крайне затруднительно, поэтому ребенок определялся по "материнскому праву". Отсюда – уважение к женщине и, как следствие, высокое ее положение. Более того, продолжает Бахофен, переход к созданию так называемой "семьи" в современном смысле означал упадок древнего общества, нарушение религиозных устоев, так как "мужчина один вступал в контакт с одною же женщиной, тем самим узурпировав право на нее от других мужчин".

Примерно в это же время немецко-фризский ученый, первый шеф Аненербе, Герман Вирт пишет очень серьезные исследования на достоверность "Хроники Ура-Линда", якобы древнейшей мифологической рукописи, в которой указано, что власть в древности принадлежала так называемым "белым матушкам", weisse frau. И что такие черты как экспансия, завоевание не отличали древнее общество, а были привнесены извне "варварским субстратом".

Эвола на фронте

Итальянскую кшатрийскую экспрессию Эволы глубоко задели два этих исследователя, а вкупе с обретающими популярность феминистскими идеями, мыслитель посчитал необходимым встать на защиту "мужского" на страницах своего журнала. Доарийскому культу Матери Эвола противопоставляет греческий "апполонизм" и его предельную концентрацию в мужском римском обществе. В присущей итальянцу пафосной манере Эвола обращает внимание на современность, просит просто взглянуть на лица людей, в которых не осталось ничего мужского, а лишь беспардонная теллурическая витальность. Как и другие фрустрированные записи Эволы (см. "Языческий империализм"), статья не представляет ни весомого аргумента в пользу мужчин, ни интереса сама по себе.

И все-таки. Что стоит за "мизогинией" Эволы, Ницше, Вайнингера? Когда мы читаем у последнего "... женщина настолько грязна, что не может быть матерью, а только шлюхой", когда Ницше просит захватить с собой плетку, прежде чем пойти к женщине, что за этим следует видеть? С чем связана эта ненависть, презрение, а в лучшем случае, предупреждение? К сожалению великие мыслители не стали углубляться в женскую тему. Подобно поэтам они лишь воспевали мужское, но воспевали чувственно, работая с интуицией, а не с мыслью.

Что фундаментально отличает мужчину от женщины? Физиологически – практически ничего, у мужчины даже присутствуют молочные железы. Различия еще больше стираются на просторах России: здесь женщина не уступает мужчине не только в физической силе, способной и коня на скаку остановить и натаскать бревен для сруба, но и своей мужественностью. А о славянской женской красоте ходят легенды. "Нигде я не видел таких красивых женщин и таких уродливых мужчин", признался Карл Лагерфельд, посетив Россию. И все-таки.

Спустя недолгое время после написания своей блестящей работы "Пол и характер", Отто Вайнингер совершил самоубийство. Судьба Ницше известна. Гибельная связь мужчины с женщиной стала притчей во языцех, а в последнее время такие сюжеты стали объектом многочисленных шуток. Даже создатель, давайте признаемся, довольно мужского национал-социалистического строя Адольф Гитлер поженился только на 57-ом году жизни, а на следующий день... застрелился. Я не хочу каламбура, я лишь намекаю на определенные черты, свойственные напряженному мужскому созданию.

Ницше. Почти всё.

Почему идея женщины при ее глубоком рассмотрении неразрывно связана с идеей смерти? Почему женщина, по словам великого мыслителя, это "последняя истина, и, одновременно, бездна?". Живем ли мы действительно в гинекократическом обществе? И почему вообще женский знак вопроса оборачивается для нас столь враждебным изогнутым змеем, требующим дать восклицательный ответ на женский вопрос?

Тема смерти, тема победы над смертью очень четко прослеживается и в ярких, пробивающих насквозь афоризмах Ницше и в смелых женоненавистнических нападках Вайнингера. Для Юлиуса Эволы эта тема является центральной. Почему мужчину так волнует тема смерти, почему у женщины нет такого негатива по отношению к полному забвению? Мне видится, что именно в этом и состоит фундаментальное различие между женщиной и мужчиной.

Архетипически девственница является бессмертной. Бессмертная чистая дева мифологически наиболее четко описывается в фигуре воинствующей Брунгильды. Исторически бессмертная девственница воплотилась в фигуре Жанны Д'Арк.

В отличии от женщины, мужчина смертен всегда. Мужчина рождается смертным. Но что значит смертным? Быть смертным, значит быть носителем в себе некоей вещи, которой, вроде бы и нет. Если мы говорим, что смерть есть, то, будучи людьми серьезными, мы должны понимать, что в таком случае нет бытия. Если смерти нет, то какие вообще тогда могут быть вопросы. И девственник, и нет, мужчина всегда несет в себе нечто непонятное, еще более непонятное, чем то, что он оплодотворяет в женщине, делая ее смертной. Познавая неизвестную во всех смыслах женщину, мужчина познает себя, точнее то, что является залогом его собственной жизни. “Obscurum per obscurius, ignotum per ignotius”: "Познать темное еще более темным, неизвестное более неизвестным", гласит алхимическая заповедь.

Вайнингер. Уже всё.

Только смертное имеет право на существование. Но как женщине расценивать этот "подарок"? Так, что метафизически жизнь девственницы смысла не имеет. Потому что то, что изначально бессмертно не несет в себе вкуса жизни. Оно божественно, гениально, архитипически бессмертно. Страх перед мужчиной у такой женщины имеет не столько экзистенциальный, сколько теологический характер, от встречи белой кожи и острого кривого кинжала, бесконечной гомогенности и рвущего эту безмятежность смыслом.

Главный герой романа Эдварда Бульвера-Литтона "Занони" бессмертный многотысячелетний, но вечно молодой халдей Занони спрашивает у Стража Порога, почему его возлюбленная, Виола, не внимает его чаяниям о вечной жизни, почему он, обретший бессмертие и достигнувший высшего знания бессилен что-либо сделать, чтобы хоть на йоту приблизить любовь своей жизни к его величию. "Твоя любовь только насмешка над любовью, – отвечает Адон-Ай, – ты не можешь любить, как те, кого ждет смерть и могила."

Все в Виоле есть любовь. Когда разговор заходит о бессмертии, непонятно, что является субъектом этого бессмертия в различных религиозных и эзотерических учениях. Если смерти нет, то и спасать нечего. Если смерть есть, то по отношению к чему она есть и как избежать этого "есть"? Что же получается, что любовь каким-то образом не связана с бессмертием? Невозможно быть бессмертным и любить?

Глупец Занони не понимает, что любовь это и есть смерть. Познав все в этом мире, халдей не познал ничего. Потому что то теологическое, находящееся за гранью метафизики полностью познанной Занони, и является подлинной ценностью, и, что именно это хоть и забыто и отброшено как первое ненужное в жизни и будет его залогом любви и жизни вечной. Поэтому никакие чары не способны "поднять" Виолу до уровня Занони. Только в конце, английский Фауст поймет это. И умрет.

Бульвер-Литтон

Ни во времена Эволы, ни во времена "века золотого" и ни сейчас мы не живем в гинекократическом обществе. Говорить, что современный мужчина "уже не тот", значит просто болтать языком. Говорить, что власть захватили женщины, это ставить себе диагноз. Сама женская по сути своей субстанция и является тканью этого мира. Мужчина в нем – мореплаватель. Безусловно существует некая инволюция, энтропия, но дано это как фундаментальный закон вселенной. Есть некий сюжет, точнее некая форма для сюжета, которая спирально закручивается от точки абсолютной потенции к точке абсолютного нуля. Мужчина определяет, в какую сторону вести его корабль. По кругу, начав путешествие со своего островка, и, переплыв всю землю, снова вернуться на свое место, завершив этот цикл человечества ничем, либо наделив свое путешествие сюжетом и смыслом.

Отношение к жизни, путешествию, деланию мужчины зависит от его отношения к смерти. Последняя загадка которая не дана мужчине вообще ни в чем, а только лишь в интуиции, в той самой интуиции недоверия великих мыслителей к женскому, о котором и был разговор в начале, состоит в том, что смерть является двойником человека, и в двойнике этом ее двойная природа: женского и мужского. Мужское здесь присутствует (точнее даже сказать отсутствует, хотя здесь вообще лучше ничего не говорить) как полная стерильность, которая в потенции своей не может ничего родить, поэтому и стерильна. Женское проявляется как бездна, как отсутствие для того ключа, который должен вставить в нее мужчина.

Как бы не извращалась Традиция и Постмодерн, какие бы невероятные сюжеты не всплывали бы из традиционной мифологии, с полумужчинами-полуженщинами, и не воплощались бы в постмодернистской педерастической истерике, все равно мужчина и женщина будут составлять то великое нетождество, которое и является пассивным утверждением самой жизни. Ее активная же сторона это и есть оборотная сторона этого нетождества, которая и присутствует как смерть того и другого.

В любви мужского и женского и воплощается полная осознанность бессмертия. Но не в некоей соблазнительной для инфантильного сознания идее андрогината, который якобы соединяет противоположности в нечто целое, но именно в самой любви как в наличии этих нетождественных полюсов, между которыми происходит трагедия, которая отсутствует в универсальном, снимающем все различия.

Современным мужчине и женщине не обязательно читать Бульвер-Литтона, Эволу или другой высокий эзотеризм. Современному человеку не надо ныть, что власть принадлежит исключительно мужчинам или женщинам. Молодой человек сейчас, признаваясь в любви, имеет в виду не "я тебя люблю", а "мне нравится испытывать те чувства, которые я испытываю, находясь рядом с тобой". Это и есть самое страшное. Современным мужчинам и женщинам надо просто научиться любить. А это не так-то просто.

"Опустошитель" #14, декабрь 2014.

РУССКАЯ ЗИМА

Ни один русский писатель не приносил мне столько удовольствия при прочтении как Гоголь. Я прошу понять меня правильно, я говорю именно Удовольствие. Это довольно тонкое национальное чувство, которое Лакан, например, называет по-французски jouissance. Жюисенс. Очень красиво. Вообще-то у Лакана оно связано с оргазмом, поэтому мне оно и кажется сугубо национальным. Очевидно, что русский кончает не как француз. А француз не как японец. Это стало уже давно поводом для пошлых анекдотов. И вот то, что мы читаем у Гоголя, вызывает довольно интимные чувства, связанные с сексуальностью. А как известно, чувство обостряется, когда человек себя сдерживает. Поэтому литература или, вот, музыка, может служить как некая отдушина, интеллектуальный онанизм. Говорят, Гоголь-то так и умер девственником.

Но вообще-то жюисенс у Лакана связано с удовольствием от смысла. Но это не "достоевский смысл". То есть, когда я читаю, как Ставрогин кусает за ухо губернатора, я конечно очень напряжен, но это напряжение не сексуально. Оно связано с мышлением, а не с чувством. Подумайте над этим.

Лакановский jouissance связан с чувством. При этом он фалличен. Значит, это чувство мужское. Ну по Лакану так. То есть, когда я люблю, например, бабу, то я люблю не саму бабу, а то самое жюисенс. То есть я им наслаждаюсь. Россия, это, как известно, баба та еще. Поэтому и гоголевская любовь к этой бабе, любовь такая, трубадурская. Или миннезингеровская. То есть миннезингеру баба сама по себе не нужна. Ему нужна minne. А бабу он найдет в борделе. Minne в борделе не найти, поэтому и нужна ему "прекрасная дама". Упасите меня только от геополитических похотливых аналогий.

Но к концу своей жизни старый жид Лакан понял, что есть-таки и женское, "очень специфическое" жюисенс. У женщин как всегда "все иначе". Женщины жюисенс не понимают, они его чувствуют, переживают, но ничего о нем не знают. Как будто мужики, что до Лакана, что после него понимали жюисенс! Чтобы окончательно не запутаться с этим "багажом наслаждения", старый еврей ввел математические термины. Jφ - это мужской, фаллический жюисенс, а JA - женский, жюисенс Другого. К сожалению, Лакану не хватило жизни, чтобы решить уравнение с тремя неизвестными: мужским жюисенс, женским жюисенс и их отношением. Мне же для его решения потребовалась великая аксиома русского философа Эскобара. Получилось Jφ = JA = HμyNja.

Поэтому Гоголь это конечно самый чувственный, самый сексуальный русский писатель. Писатель de jouissance. Конечно, наши братья могут сказать "Знову москалі нашого Гоголя відбирають!". Но их можно понять. Все-таки с нашими брятьями у нас общие сексуальные проблемы. События на Донбассе это очень хорошо иллюстрируют.

Хорошо было бы так, по-лакановски и вширь и в вглубь произвести деконструкцию такого гоголевского национального наслаждения. Но проклятая русская лень мешает мне это сделать. Поэтому ограничимся лишь этим текстом.

Весьма примечательно, что только так называемые патриоты могут испывать наслаждение от любви к "родине". Потому что нет в русском языке эквивалентов французским словам le patriotisme и la jouissance. Потому оставьте патриотам трубадурскую любовь к России, где нет места любви, в лучшем случае одно minne только. А мы возьмем себе нашу любовь, в которой есть настоящее напряжение, в которой есть полюса, в котором нету никаких ни minne, ни jouissance, ни прочего ненужного эгоизма.

Мы любим Россию по-особому, не надеюясь на взаимность. Оттого что сама Россия нас не любит. И не саму Россию мы любим, как толстую румяную бабу, которая нас может прижать своей мягкой рукой с теплой сиське, а другой по головушке погладить. Перефразируя одного очень религиозного француза: "Наша любовь к России не нуждается во взаимности, поэтому огонь нашей любви никогда не даст дыма".

Россию мы мыслим как ледяное царство, в котором огонь нашей любви не может искать взаимности. Но лед России не даст дыма от соприкосновения с нашим огнем. В России мы ищем то темное ядро, негативным полюсом которого и является русская зима. Позитивным огненным отражением этого полюса в нас самих является ее женская сущность. То есть не Россия сама по себе женственна, а в нас самих и в нашем пламени, как в пламени свечи есть темное ядро, есть наш женский полюс, как некая бездна которая и притягивается ледяной русской стерильностью.

В этом мы видим выход из русской зимы. И это не нацистская, как может показаться, гербигеровская космогония противостояния огня и льда, из которой рождается мир. Это вещь более глубокая и объяснение ее не в этом тексте. Оборотной стороной актуализации этой бездны является Смерть. Кто этого не понимает, найдет в России только свою погибель.